А сила, брат, тут ни при чём...Бледный... Бледный. Какой же ты бледный. В мире людей мог бы и... В прочем, какая разница. Я не спиной твоей любоваться пришёл, хотя её мышцы у тебя достаточно красивы... В тебе есть что-то красивое, Данте, представляешь? Вряд ли, а я с тобой разговаривать не обязан. Я не то чтобы люблю тебя рассматривать, но твоя спина — моё слабое место. Именно с неё я начинаю прелюдию, и именно от этого места на тебе меня не тошнит. Ты терпишь укусы и удивляешься поцелуям. Данте, Данте, это всего лишь тело. Ты молчишь, потому что знаешь, что светские беседы я не поддержу ни вовремя секса, ни после. И ты раскрываешься передо мной, дрожишь от возбуждения и прячешь лицо в подушку. Чего ты хочешь, чтобы я не заметил? Блеска в глазах, как трепещут крылья твоего носа или нахальной ухмылки? Я не слепой. У тебя одна лопатка ниже другой, но это сложно заметить, если ты специально не сведёшь руки так, чтобы показать. Рельеф мышц всё огибает и скрывает. Я прикусываю кожу под левой, оттягиваю. Остаётся краснеющий след и влажное пятно. Тебе нравится? Стонешь, настойчивее прежнего виляя задом. Но я не спешу. Куда нам торопиться? Опускаю руки на твои ягодицы и поглаживаю их, согревая. Не знаю, как ты умудрился замёрзнуть, но стоит у тебя крепко и покачивается, так что не думаю, что будут проблемы. Ты ёрзаешь. Ненавижу твоё нетерпение. Шлепаю твою едва тёплую ягодицу, отчего твой член заинтересованно дергается. Не замечал раньше за тобой подобного, но меня такое не возбуждает, так что обойдёшься. Возмущённо стонешь, когда я раскрываю задницу и смазываю холодным гелем. Ты же не думал, что я его для тебя согрею? Почти хмыкаю, но когда ты подаешься ко мне, ввожу внутрь палец. Охаешь и утыкаешься носом в сгиб локтя, чтобы освободить вторую руку от ноши опоры и начать дрочить. Дело твоё, конечно, но я бы не советовал... Оттягивать тебя яйца я точно не буду, ты об этом догадываешься, поэтому пережимаешь свой член у основания и замираешь. В тебе три пальца и я бы ввёл ещё и мизинец, но когда тебе будет больно, не факт, что ты не оторвешь мне член. Ты хрипло дышишь и готов взвыть. Что, стыдно просить, Данте? Я бы и хотел, да не могу тебя оклеветать, ведь кому как не мне знать, что задницу свою ты в трезвом виде никому никогда не подставишь, а в нетрезвом ещё и в морду дашь. Никогда не задумывался, почему ты даешь мне. А ты никогда не спрашивал, почему я беру. Ты снова ёрзаешь, не давая мне думать и я, помогая себе руками, вставляю тебе. Медленно, томительно, почти больно. Ты любишь жаркий и грубый секс, я — нет. И ты бесишься, хочешь насадиться, но я не даю. Я бы рассмеялся, наверное, если бы помнил, как это делать. В такие моменты ты великолепен. Твоя жадная задница принимает всё, что я ей даю, а из твоего горла вырываются довольные стоны. Ты уже почти не двигаешься, из-за чего твой член перестал дергаться. Прокусил губу до крови... Чтобы не кричать? Не хочешь тешить моё самолюбие? Брось, я не настолько мелочный. Да и только слепой бы не заметил как тебе хорошо, как тебе хочется большего, чтобы я двигался резче, быстрее, чтобы ласкал тебя... К моему удивлению ты кончаешь бурно, будто из тебя выжали разом все семя. И сжимаешься, несмотря на то, что бедра почти разъехались в стороны сами по себе. Внутри тебя невыносимо жарко и до боли узко. Я тоже отпускаю себя и выхожу. Ты тут же падаешь на кровать и переворачиваешься на спину с каким-то серьёзным лицом, рассматривая меня как в первый раз. Серьёзный Данте? Правда? — Ты видишь во мне только воплощение силы отца, — с непонятным мне выражением говоришь ты. — Тебе не кажется идиотским ещё и трахать с таким наслаждением эту силу? — Не льсти себе, — хмыкаю, ложась напротив, — с силой отца у тебя мало общего. — То есть от наслаждения ты не отнекиваешься? — нагло пододвинувшись, ты заговорщицки улыбаешься, подминая меня под себя. Пожимаю плечами. Мы целуемся. Зачем отрицать очевидное? Иначе меня бы тут не было.
А сила, брат, тут ни при чём...
ах, какая красота. какой прекрасный горячий рассказ
пожалуйста, скажите, если вы где-то пишете еще