Выбирая богов, люди выбирают свою судьбу. Стали прахом давно Пречистые, да исчезли во мгле – а люди поклоняются, поклоняются взлелеянным алтарям, ласкают взглядами сухие, мертвые маски. Души затянуты в сеть, и в безбожии так легко обвинять. Она шепчет молитву, такую иссохшую и бессмысленную – вязи слов давно утратили силу, не убоится их рыжая демонесса. Заживо гниет она в потонувшим театре, русалочьи смеется и зовет к себе. Ах, как же просто попадали моряки в холодные объятия, и страшно задыхались ее смехом. Стрелы летучих мышей обхватывают тонкий стан – и чудится, чудится, что жесткая геометрия живого платья превратится в украшенный лилией корсет. Кровью омыта изогнутая линия губ. Безмолвно зовет она в свои владения, где шепчутся тени, не доверяя слова воздуху. Легки шаги, а театр раскрывается, как ребристая раковина, обнажая рыжеватый жемчуг своего нутра. Ржавеют волосы в радужном свете софитов. И летучие мыши суматошно вьются вокруг тела. Хмелеет и тяжелеет взгляд – русалка, действительно русалка, ничуть не демонесса. Лишь спирали раковины не хватает ей в легкой, прозрачной руке. И глаза у нее – рыжие-рыжие, уставшие. Подвержены сомненью повелители снов, она выкрала их иссеребренные путы иллюзий. Давно отреклась она от идолов, и сама выбирает себе рабов и хозяев. Греховные мысли не тревожат ее. Летучие мыши разлетаются черным вихрем, тревожась и сторонясь прикосновений. В ладонях гнездится тоска, дремучая и глухая. Она ждет, ждет чего-то – тихо и безмолвно умирая от ожидания. Время замерло в Хроносовом клубке. Она не избегает горькой, лавандовой ласки – хотя ей легко серебряно засмеяться и убить поцелуем. Губы солены, будто та самая завитушка раковины, в которой шумит море. Гибко тело, а курчавые волоски липнут к пальцам. Лютой, звериной тоской пропитана она, и до смерти пронизана ядом чуждой не-любви. ...А позже они не успевают спросить имен – полудемон идет по следам, замытым соленой водой водопада. Мальчик-смерть прерывает ожидание.
Красный Китайский Дракон М..автора снова начинает нести, поэтому задам вопрос заблаговременно - надеюсь, можно будет выложить сюда еще одно исполнение, но с пейрингом Неван/Леди? Или вы против?
Прошу прощения за столь долгое молчание - внезапно начал писаться рейтинг(правда, не скажу точно, какая там возрастная планка). И автор, как всегда, имеет честь и без вопросов возвращает цитаты их законным обладателям. 412.
Черные, сухие крылья летучих мышей секут воздух – черные росчерки тенят небо, половинят ночное солнце. Острыми коготками цепляются они из трещины и сворачиваются в черные столбики. На виноградные грозди похожи они, а расколы в камне свивают их гибкой лозой. Глубока и дремуча ночь – в обманном свете истаивающей луны млечно белеет абрис лица. Полоска шрама, как случайно прилипшая к лицу паутинка – но не поддается дыханию, дуновению ветра. Так просто провести пальцем по светлой линии. Черным крестом вспорхнула потревоженная летучая мышь. Глубок ее сон, тягуч и стыл. Леди тяжко дышит, сжимает пальцами запястье – даже во сне она хранит свои страдания ревностнее, чем глухие привязанности. Не то время, что бы вонзать острый кинжал в горло, проклиная предателя. И Неван знает, точно знает – во снах ее с треском смыкается небо. Вспоротый пулей Джокер давно уж исчез в карточном отбое. «Шаги обратно за край, тебе рано еще сгорать» - нашепчет Неван ей на ухо и уберет непослушные волосы с лица. Дрогнет кружево ресниц, раскроются разноцветные глаза. Закричать бы ей, позвать на помощь – но она лишь улыбнется и сама потянется к рыжей-рыжей демонессе. Острый запах лайма мешается со слабым ароматом водяных цветов, и ясно, что не легкие духи целомудренно растерли по запястьям. Стекленеют глаза, а белые манжеты сминаются, как бумага. Как золотом иль серебром, покорным огню, ждет наполненья пустая форма, чтоб творенья прекрасные, сломав себя, явить. Сердце ранит себя о узкую клетку ребер. И легко лопаются души нетронутые струны. И не слышит Леди ничего, и не кричит, лишь молча кусает губы и – бьется, бьется, бьется. Влажна и солена кожа, едва не разрывается на по-птичьи острых ключицах. Помада мешается со слюной, слепой случай давно уж связал уста в неразрывный узел. И все глубже вдавливаются пальцы меж узких бедер, размазывается прозрачная влага. Веер розового света раскрывается на горизонте – лестница не кончится, пора бежать, бежать, пока глаза не выжег солнца свет. Но доверчива девушка, сама льнет к демонессе – так слаще целоваться и задыхаться запахом болотных цветов. Зрачки расширены, и разные радужки не видны. Нет сил оставить ее, такую раскрытую и податливую. Рознь часов насильем томит и близко освобождение, так близко. Что медлить? Боль жаркая выбрасывает девушку из тела, ввергает в призрачную муть. И Неван целует ее напоследок, робко и коротко, словно и не было ничего меж ними, да оправляет юбку. А после распадается на сотни летучих мышей – солнце все же оплавило рыжие волосы. Выдохнет она горько позже, потому что жаль ей красоты огненной гривы. Следующей ночью ее маленькая девочка, отбросившая свое имя, снова придет в разрушенную башню – и улыбнется, перебирая яркие волосы.
-
-
19.10.2010 в 14:49Выбирая богов, люди выбирают свою судьбу. Стали прахом давно Пречистые, да исчезли во мгле – а люди поклоняются, поклоняются взлелеянным алтарям, ласкают взглядами сухие, мертвые маски. Души затянуты в сеть, и в безбожии так легко обвинять.
Она шепчет молитву, такую иссохшую и бессмысленную – вязи слов давно утратили силу, не убоится их рыжая демонесса. Заживо гниет она в потонувшим театре, русалочьи смеется и зовет к себе. Ах, как же просто попадали моряки в холодные объятия, и страшно задыхались ее смехом.
Стрелы летучих мышей обхватывают тонкий стан – и чудится, чудится, что жесткая геометрия живого платья превратится в украшенный лилией корсет. Кровью омыта изогнутая линия губ. Безмолвно зовет она в свои владения, где шепчутся тени, не доверяя слова воздуху.
Легки шаги, а театр раскрывается, как ребристая раковина, обнажая рыжеватый жемчуг своего нутра. Ржавеют волосы в радужном свете софитов. И летучие мыши суматошно вьются вокруг тела. Хмелеет и тяжелеет взгляд – русалка, действительно русалка, ничуть не демонесса. Лишь спирали раковины не хватает ей в легкой, прозрачной руке.
И глаза у нее – рыжие-рыжие, уставшие. Подвержены сомненью повелители снов, она выкрала их иссеребренные путы иллюзий. Давно отреклась она от идолов, и сама выбирает себе рабов и хозяев. Греховные мысли не тревожат ее.
Летучие мыши разлетаются черным вихрем, тревожась и сторонясь прикосновений. В ладонях гнездится тоска, дремучая и глухая. Она ждет, ждет чего-то – тихо и безмолвно умирая от ожидания. Время замерло в Хроносовом клубке.
Она не избегает горькой, лавандовой ласки – хотя ей легко серебряно засмеяться и убить поцелуем. Губы солены, будто та самая завитушка раковины, в которой шумит море. Гибко тело, а курчавые волоски липнут к пальцам. Лютой, звериной тоской пропитана она, и до смерти пронизана ядом чуждой не-любви.
...А позже они не успевают спросить имен – полудемон идет по следам, замытым соленой водой водопада. Мальчик-смерть прерывает ожидание.
-
-
20.10.2010 в 16:17Автор, я люблю Вас заочно.
На такое роскошество заказчик и не рассчитывал *_*
-
-
20.10.2010 в 22:37-
-
20.10.2010 в 23:44-
-
21.10.2010 в 11:49-
-
21.10.2010 в 12:15-
-
25.10.2010 в 13:08412.
Черные, сухие крылья летучих мышей секут воздух – черные росчерки тенят небо, половинят ночное солнце. Острыми коготками цепляются они из трещины и сворачиваются в черные столбики. На виноградные грозди похожи они, а расколы в камне свивают их гибкой лозой.
Глубока и дремуча ночь – в обманном свете истаивающей луны млечно белеет абрис лица. Полоска шрама, как случайно прилипшая к лицу паутинка – но не поддается дыханию, дуновению ветра. Так просто провести пальцем по светлой линии. Черным крестом вспорхнула потревоженная летучая мышь.
Глубок ее сон, тягуч и стыл. Леди тяжко дышит, сжимает пальцами запястье – даже во сне она хранит свои страдания ревностнее, чем глухие привязанности. Не то время, что бы вонзать острый кинжал в горло, проклиная предателя. И Неван знает, точно знает – во снах ее с треском смыкается небо. Вспоротый пулей Джокер давно уж исчез в карточном отбое.
«Шаги обратно за край, тебе рано еще сгорать» - нашепчет Неван ей на ухо и уберет непослушные волосы с лица. Дрогнет кружево ресниц, раскроются разноцветные глаза. Закричать бы ей, позвать на помощь – но она лишь улыбнется и сама потянется к рыжей-рыжей демонессе. Острый запах лайма мешается со слабым ароматом водяных цветов, и ясно, что не легкие духи целомудренно растерли по запястьям. Стекленеют глаза, а белые манжеты сминаются, как бумага. Как золотом иль серебром, покорным огню, ждет наполненья пустая форма, чтоб творенья прекрасные, сломав себя, явить. Сердце ранит себя о узкую клетку ребер. И легко лопаются души нетронутые струны.
И не слышит Леди ничего, и не кричит, лишь молча кусает губы и – бьется, бьется, бьется. Влажна и солена кожа, едва не разрывается на по-птичьи острых ключицах. Помада мешается со слюной, слепой случай давно уж связал уста в неразрывный узел. И все глубже вдавливаются пальцы меж узких бедер, размазывается прозрачная влага.
Веер розового света раскрывается на горизонте – лестница не кончится, пора бежать, бежать, пока глаза не выжег солнца свет. Но доверчива девушка, сама льнет к демонессе – так слаще целоваться и задыхаться запахом болотных цветов. Зрачки расширены, и разные радужки не видны. Нет сил оставить ее, такую раскрытую и податливую. Рознь часов насильем томит и близко освобождение, так близко.
Что медлить? Боль жаркая выбрасывает девушку из тела, ввергает в призрачную муть. И Неван целует ее напоследок, робко и коротко, словно и не было ничего меж ними, да оправляет юбку. А после распадается на сотни летучих мышей – солнце все же оплавило рыжие волосы. Выдохнет она горько позже, потому что жаль ей красоты огненной гривы. Следующей ночью ее маленькая девочка, отбросившая свое имя, снова придет в разрушенную башню – и улыбнется, перебирая яркие волосы.
-
-
27.10.2010 в 16:52Автор, у Вас каждый раз последняя фраза просто прекрасна
-
-
27.10.2010 в 22:59